30.08.2011
Елена Чудинова. Нормандские этюды
На дворе, на просторном деревенском дворе со службами из светлого известняка, стоял недобрый 1791 год. Крестьянка Мари Арель прятала в своем дому от расправы священника. Прятала от гильотины, от петли или от костра – революционеры были неистощимы на смертельные фантазии. Коллизия по тем страшным временам самая банальная: тысячи батюшек находили тогда прибежище в домах паствы – своей ли, чужой, неважно. Иногда все кончалось плохо – обнаружив «служителя культа», доблестные борцы с предрассудками с легкостью могли перебить всю семью, не исключая маленьких детей. Но у истории тетушки Арель добрый и счастливый конец.
Тяготясь быть в тягость, невольный гость старался помочь женщине в молочном хозяйстве. Однажды ему вспомнился старый монастырский рецепт сыра – пахучего сыра в белой плесени, с жидкой серединой. Отложив вычитанный бревиарий, священник взялся за дело. Результат немало удивил его самого: из нормандского молока (а травы в Нормандии тучны и душисты как нигде) сыр вышел не таков, как он пробовал под Парижем. Лучше, много лучше! Пальчики оближешь, язык проглотишь, объеденье, а не сыр. Так говорили все в городишке Вимутье, куда Мари Арель принесла в базарный день первую партию своих сыров.
Ах да, деревенька, в которой и жила Мари, называлась Камамбер.
Сыром своим местные жители поныне не то что живы, а еще и богаты. С тех пор как в конце XIX века придумали специальную деревянную коробку для перевозки нежного лакомства, камамбер отправляется из родной деревни в самые дальние пределы. Немудрено, что все здесь, и в Камамбере и в Вимутье, напоминает о сыре. На рыночной площади стоит металлическая скульптура … нет, не священника и не крестьянки, а еще кое-кого, без чьей помощи сыр бы нипочем не вышел. Корова в натуральную величину. Кормилица, буренка… Не стоит искать ее название в словаре французского языка. Словарь обманет. Он скажет – «ваш». А нормандская корова – не «ваш», а «вакка». Так говорили белокурые варвары-завоеватели, когда потомок их Ричард Львиное Сердце еще не родился на свет. Так говорили норманны. Так они говорят и сейчас, но с каждым днем реже. Нормандский диалект потихоньку умирает.
Эта самая «вакка», пасущаяся под веселой яблонькой, самое распространенное местное клише, эдакий символ Нормандии. Корова и яблоня. Сыр и сидр. Еда и питье. Местным жителям картинка давно набила оскомину. Весной преподаватель живописи в сельском лицее, где служит моя подруга, дал ученикам задание нарисовать плакаты к местной неделе чтения. «Предупреждаю сразу, – угрожающе присовокупил он. – Тому, кто нарисует читающую корову под яблоней, сразу влеплю самую плохую оценку».
Увы, архитектурных символов Нижней Нормандии сохранилось на порядок меньше, чем могло бы. Недобрая память Второй мировой. И, что самое недоброе в этой памяти, самые страшные разрушения произведены не противниками, а союзниками, не германцами, а англичанами. Кварталы новых домов в портовом Кане – результат британских бомбежек. От них, этих бомбежек, жители Вимутье, куда впервые принесла свои сыры Мари Арель, обычно укрывались в церкви. На ту церковь и была сброшена бомба. Зачем? Для чего? Ведь видели же, что бомбят. Ответа нет.
А в Провемоне, где я пишу сейчас эти строки, бомбили кладбище. Старательно бомбили, надо сказать. Прах был повсюду. Что самое тяжкое, как ни старайся, а собрать его весь сразу в таких случаях невозможно никак. Лет двадцать после войны жители продолжали находить то ключицу в кусте гортензий, то челюсть на грядке с тыквами. Кости прабабушки и прадеда. Это очень страшно.
Не слишком-то его празднуют в Нормандии, день 8 мая. Нет, не водится в Нормандии особых поклонников Адольфа Шикльгрубера, опять же, здесь не постсоветская Прибалтика, пересмотром военных итогов никто не занимается. Но просто бывают вещи, переступить через которые невозможно. Да и нужно ли?
Смерть дышала в затылок, а безымянный ныне кюре, засучив рукава священнического черного камзола (во Франции XVIII века не носили сутан), возился с сырами. Возились с сырами и жители Вимутье, уже понявшие, что даже церковные стены не защитят от бомбы, потому не слишком спешившие оторваться от работы, заслышав гул бомбардировщиков. Что бы ни было – а Нормандия варит сыр, а еще гонит из яблок сидр и кальвадос. Простой крестьянский труд – тоже своего рода залог вечной жизни.
Нормандское лето не слишком солнечно. Вот и сейчас по бурой черепичной крыше хлещет тяжелыми струями свинцовый ливень. Гроза переместилась к Руану. А на столе у меня в келье рядком лежат несколько сыров. Камамбер? Ну да, и камамбер, разумеется, в первую очередь камамбер. Лежат и пахнут, дразнятся – ведь попробовать их нельзя, дни-то идут постные. Сыры поедут со мной в Москву – порадовать друзей. Да и две бутылочки выдержанного кальвадоса, признаться, тоже будут меня сопровождать.
Корова под яблоней. Избитые символы порой прекрасны.
Провемон
http://expert.ru/2011/08/23/normandskie-etyudyi/
